Как я путешествовал в марте-апреле
Apr. 17th, 2011 11:03 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
daimahtriСнег нынче какой то беспощадный.
Желтые фары, белый снег, похоже, будто по дороге катится яичница, или же я просто голоден и не могу думать о другом.
***
Рязань уже голая, но здесь едва видать елки из-под снега. Зеленоватая проплешина в земле: пойти бы посмотреть. Автобус едет слишком быстро, чтобы ловить детали.
***
что вижу - о том и пою.
***
И все-таки странно зеленится у их ног. Странно, болезненно и не живо. После страшной этой зимы стоят полусогнувшись, кто-то лежит на земле, терпения и силы не хватило; кто то почти в поле, будто хотели уйти, кто-то на дорогу падал, застопить какую-нибудь фуру и уехать, сбежать отсюда насовсем - чортова помойка новогодняя, кладбище.
***
прошла только неделя - снега больше нет. Остались в низинах клочки, земля выдыхает - поднимается пар с полей и дорог. Солнце высматривает из облаков что-то и уходит опять, и поймать его взгляд непросто.
Я ехал менять себе имя, а правильнее сказать - делать правильный порядок вещей. Все эти дни снежило, безнадежно заваливало; маленький город электроугли терялся в облаке воды и тумана. Я, прыгая с платформы, свалился на рельсы.
***
я начал находить - везде, всегда, когда приближается некий поворотный момент моего существования - брошеные, изржавленные ключи. Защита диплома была таким моментом, после этого я словно заново научился дышать и более не нес на себе тяжесть незавершенного, ненужного никому, кроме моих родителей дела. Тогда я и нашел свой первый ключ, он лежал недалеко от крыльца института и ждал меня. На следующий день, уже возвернувшись в свой город, я нашел еще два ключа. Я поднял их из какой-то лужи и положил в карман.
Ожидая автобуса в Ногинск, куда я должен был подать свое заявление, я бродил вдоль сплошь дырявой дороги; ключ лежал в луже и отчаянно сиял. Я поворошил его ногой. Люди смотрели, как взъерошенный человек в заляпанных штанах смотрит себе под ноги, не трогаясь с места, в некотором отдалении от остановки; как, наконец, бредет весьма понуро прочь.
Прочь я ходил несколько раз, от остановки и до места, где лежал ключ; чтобы подобрать его, требовалось выйти на дорогу. Ключа не было. Там, где я его увидел сначала, было несколько пивных пробок и окурков, но ключа не было: будто бы он был мной придуман и никогда там не лежал.
- но мне очень нужен этот ключ, - сказал я почему-то автобусу. - Мне необходимо подобрать этот ключ, потому что у меня есть для него замок, и его требуется отпереть как можно скорее. Где здесь лежал этот прекрасный сияющий ключ? Я хочу его найти во что бы то ни стало, и именно сейчас.
Автобус отошел, окатив меня водою из лужи, и ключ сверкнул снова. Людей больше не было, и таким образом ключ оказался у меня.
Потом, вечером, мама произнесла тост "за новую жизнь". Будто что-то изменилось. Будто с переменой двух слов в документе что-то делается иначе. Будто бы нельзя научиться замечать, как все течет и меняется само собою: вот сошел снег...
***
некоторые лиственные деревья еще с лета почему-то стоят зеленые. Я не знаю, как это объяснить, но видеть их сейчас - страшно.
**
во время моих путешествий мне приходится слушать, как по автобусному телевизору показывают чьи-то придуманные драмы. Эти фильмы позиционируются, как "ироническая мелодрама" и, видимо, чем-то нравятся кому-то. Нагромождения хабальства, вульгарности, искажение реальности, доведение до крайности всех человечьих пороков; пьянство, измены, плоский народный юмор. Смотрите, вы такие, будьте такие дальше, паразитируйте друг на друге, жрите друг друга, пока не подавитесь. Так, будто никогда не бывает иначе, будто мужчины делятся на богато-упитанно-положительных и замызганных пьяниц, будто женщины - либо бляди, либо святые с тремя дитями, брошенные, но стойкие, гордые и непобедимые. Кто хочет этой жизни? Кому надо делать ее такой? Почему они верят - и потом слышно в троллейбусах, как говорят в той же манере, и все их бытие продиктовано и написано до них, и ничего уже нельзя исправить.
Мне же не нравятся громкие звуки; я писал о ключах, когда с экрана начали орать пожилые мужчина и женщина, и орали они долго и со знанием дела. Писать под такие звуки о ключах было решительно невозможно, и таким образом возник этот абзац. В дороге вообще сложно что-то делать, кроме как рассказывать своему телефону обо всем происходящем. Особенно когда твой телефон зовут Холодильник и он кажется тебе несколько разумным.
Желтые фары, белый снег, похоже, будто по дороге катится яичница, или же я просто голоден и не могу думать о другом.
***
Рязань уже голая, но здесь едва видать елки из-под снега. Зеленоватая проплешина в земле: пойти бы посмотреть. Автобус едет слишком быстро, чтобы ловить детали.
***
что вижу - о том и пою.
***
И все-таки странно зеленится у их ног. Странно, болезненно и не живо. После страшной этой зимы стоят полусогнувшись, кто-то лежит на земле, терпения и силы не хватило; кто то почти в поле, будто хотели уйти, кто-то на дорогу падал, застопить какую-нибудь фуру и уехать, сбежать отсюда насовсем - чортова помойка новогодняя, кладбище.
***
прошла только неделя - снега больше нет. Остались в низинах клочки, земля выдыхает - поднимается пар с полей и дорог. Солнце высматривает из облаков что-то и уходит опять, и поймать его взгляд непросто.
Я ехал менять себе имя, а правильнее сказать - делать правильный порядок вещей. Все эти дни снежило, безнадежно заваливало; маленький город электроугли терялся в облаке воды и тумана. Я, прыгая с платформы, свалился на рельсы.
***
я начал находить - везде, всегда, когда приближается некий поворотный момент моего существования - брошеные, изржавленные ключи. Защита диплома была таким моментом, после этого я словно заново научился дышать и более не нес на себе тяжесть незавершенного, ненужного никому, кроме моих родителей дела. Тогда я и нашел свой первый ключ, он лежал недалеко от крыльца института и ждал меня. На следующий день, уже возвернувшись в свой город, я нашел еще два ключа. Я поднял их из какой-то лужи и положил в карман.
Ожидая автобуса в Ногинск, куда я должен был подать свое заявление, я бродил вдоль сплошь дырявой дороги; ключ лежал в луже и отчаянно сиял. Я поворошил его ногой. Люди смотрели, как взъерошенный человек в заляпанных штанах смотрит себе под ноги, не трогаясь с места, в некотором отдалении от остановки; как, наконец, бредет весьма понуро прочь.
Прочь я ходил несколько раз, от остановки и до места, где лежал ключ; чтобы подобрать его, требовалось выйти на дорогу. Ключа не было. Там, где я его увидел сначала, было несколько пивных пробок и окурков, но ключа не было: будто бы он был мной придуман и никогда там не лежал.
- но мне очень нужен этот ключ, - сказал я почему-то автобусу. - Мне необходимо подобрать этот ключ, потому что у меня есть для него замок, и его требуется отпереть как можно скорее. Где здесь лежал этот прекрасный сияющий ключ? Я хочу его найти во что бы то ни стало, и именно сейчас.
Автобус отошел, окатив меня водою из лужи, и ключ сверкнул снова. Людей больше не было, и таким образом ключ оказался у меня.
Потом, вечером, мама произнесла тост "за новую жизнь". Будто что-то изменилось. Будто с переменой двух слов в документе что-то делается иначе. Будто бы нельзя научиться замечать, как все течет и меняется само собою: вот сошел снег...
***
некоторые лиственные деревья еще с лета почему-то стоят зеленые. Я не знаю, как это объяснить, но видеть их сейчас - страшно.
**
во время моих путешествий мне приходится слушать, как по автобусному телевизору показывают чьи-то придуманные драмы. Эти фильмы позиционируются, как "ироническая мелодрама" и, видимо, чем-то нравятся кому-то. Нагромождения хабальства, вульгарности, искажение реальности, доведение до крайности всех человечьих пороков; пьянство, измены, плоский народный юмор. Смотрите, вы такие, будьте такие дальше, паразитируйте друг на друге, жрите друг друга, пока не подавитесь. Так, будто никогда не бывает иначе, будто мужчины делятся на богато-упитанно-положительных и замызганных пьяниц, будто женщины - либо бляди, либо святые с тремя дитями, брошенные, но стойкие, гордые и непобедимые. Кто хочет этой жизни? Кому надо делать ее такой? Почему они верят - и потом слышно в троллейбусах, как говорят в той же манере, и все их бытие продиктовано и написано до них, и ничего уже нельзя исправить.
Мне же не нравятся громкие звуки; я писал о ключах, когда с экрана начали орать пожилые мужчина и женщина, и орали они долго и со знанием дела. Писать под такие звуки о ключах было решительно невозможно, и таким образом возник этот абзац. В дороге вообще сложно что-то делать, кроме как рассказывать своему телефону обо всем происходящем. Особенно когда твой телефон зовут Холодильник и он кажется тебе несколько разумным.
